— Я попросила маму позвонить ректору и сказать, чтобы тебя не отчисляли, — выдаёт она.

А нет. Настоящий ступор накрывает меня именно сейчас. Я не знаю, что можно ей ответить. Мне остаётся лишь смотреть на неё не моргая.

Но неожиданно получаю толчок в спину. Меня едва не сбивает с ног группа подростков, летящих по тротуару на электросамокатах.

Я удерживаю равновесие лишь благодаря вовремя появившейся руке Полины. Она подхватывает меня за локоть, не позволяя мне шлёпнуться на асфальт.

— Может, сойдём с дороги и поговорим нормально? Моя тачка рядом, я подгоню её сюда. Ладно? Подождёшь? Пожалуйста! — Петрова сыплет вопросы, не давая мне опомниться.

Я просто продолжаю ошарашенно пялиться на неё и… киваю. А когда Полина исчезает, то стою и жду. То ли от шока, то ли чёрт знает от чего ещё. Возможно, от её «извини» и «пожалуйста». Эти слова как гром посреди ясного неба. Или мне это послышалось?

Нет. Не послышалось. И пяти минут не проходит, как возле меня тормозит белый «Мини Купер». Передо мной сразу распахивается пассажирская дверь.

— Ань, садись, — зовёт меня Полина, выглядывая с водительского места.

Держа сжатые пальцы в карманах широкого худи, я недоверчиво осматриваю её машину. Надо ли мне это?

— Мне правда нужно поговорить с тобой. Пожалуйста, — голос Полины звучит взволнованно.

Второе её «пожалуйста» окончательно меня дезориентирует. Интуицию, намекающую, что любого разговора с Петровой лучше избегать, заглушает банальное любопытство.

Один неуверенный шаг вперёд, и я уже захлопываю за собой пассажирскую дверь.

В салоне автомобиля Полины на удивление уютно: белые кожаные сиденья, панель из светлого дерева и витает сладкий аромат кофе, идущий от тех самых стаканчиков, что были в руках у Петровой несколько минут назад. Теперь они стоят на панели. Только этого уюта и роскоши мне мало, чтобы расслабиться. Я терпеливо жду, когда Полина начнёт говорить дальше.

Какие-то секунды она молчит. Боковым зрением я вижу, как она прокручивает на пальцах свои кольца. А потом делает шумный вдох и выдыхает:

— Я тебе завидую.

Я закрываю глаза и медленно, глубоко дышу, стараясь оставить самообладание при себе. Но получается как-то не очень. Мне хочется истерически рассмеяться. Я прижимаю к лицу ладони, грубо тру его и только потом поворачиваюсь к Полине:

— Это прикол?

— Я не про внешность сейчас или одежду. Уж извини, — кривится она. Её взгляд устремлён прямо перед собой. — Просто… Горин так смотрит на тебя, — с нескрываемой горечью произносит Полина.

— Ты влюблена в него? — спрашиваю прямо, покрываясь мурашками.

— Не то чтобы... Просто… — Полина жмёт плечами и продолжает вертеть то одно, то другое кольцо на подрагивающих пальцах. А потом тянется к одному из стаканчиков с кофе. Взяв его в руки, делает суетливый глоток и только потом продолжает: — Мне он нравился. Я хотела, чтобы он обратил на меня внимание. Но дальше самого обычного перепихона дело не пошло. Горин же всегда такой… грубый, порой нелюдимый, он вроде и в компании, но в то же время будто сам по себе. Никогда не видела, чтобы Горин за кого-то вписывался. И я не знаю, чем ты его зацепила. Так вы правда с ним вместе? — Полина наконец косится в мою сторону.

Лицо её напряжено. Пухлые губы сжаты. Да и сама Петрова выглядит как оголённый нерв. Теперь она не теребит кольца, а мучит стаканчик кофе: шкрябает по нему длинными ногтями.

Такая Полина сбивает с толку. Где непривычный яд, которым она, как скунс, заполняет всё пространство возле себя?

— Правда, — отвечаю ей сухо.

— Приворожила, что ли? — усмехается она, недобро сверкнув глазами.

А вот такая Петрова уже больше похожа на себя.

— Никого я не привораживала. Полин, зачем ты всё это мне рассказываешь? Что от меня хочешь? — спрашиваю резко.

— Не от тебя. А вообще, — она опять уводит взгляд. Смотрит на стаканчик у себя в руках, продолжая ногтем большого пальца скрести по изображению логотипа кофейни. — Хочу, чтобы кто-то так же ради меня что-то делал. Защищал…

Я удивлённо разглядываю Полину. Что вообще происходит? Как на это реагировать? Наверное, поэтому говорю первое, что приходит на ум:

— Вообще-то, Лапин тогда кинулся на Тимура.

Полина сразу же закатывает глаза.

— Лапин… — цокает она. — Да он что угодно сделает, чтобы ко мне в трусы залезть. Думаешь, почему он согласился сказать ректору то, что мне надо было? Ладно. Неважно, — Петрова подносит к губам кофе. Мне кажется, или её руки дрожат? Сделав несколько жадных глотков, произносит сипло: — Короче, тебя никто отчислять не будет.

Я не свожу взгляда с Петровой. Что не так, понять не могу. Почему из её рта летят не оскорбления и гадости, а что-то адекватное? Наверное, поэтому Полину так заметно потряхивает? Организм сопротивляется общаться нормально? У звезды ТикТока ведь нет такой привычки.

— И что заставило тебя изменить решение? — поражённо спрашиваю я.

— Да какая уже разница, — хмыкает Полина. — Просто выдохни, и всё. А ещё лучше вот, — свободной рукой она вдруг берёт второй стаканчик с кофе и протягивает его мне. — Давай чокнемся за перемирие.

Брать что-то из рук Петровой не очень-то и хочется. В салоне даже повисает неловкое молчание. Я смотрю на Полину с кофе в руках, а она на меня. Перемирие? Серьёзно?

Но ведь я вижу, как Петрова нервничает. Несмотря на свой яркий макияж, она бледная. Мало похоже, что сейчас где-то взорвётся хлопушка и с криком «розыгрыш» выбежит Красно и другие приспешники Полины.

Может, всему происходящему дать второй шанс? Может, ей действительно хочется, чтобы на неё стали смотреть по-другому? Или, после того как она постояла на коленях, в её голове хоть что-то щёлкнуло?

Из моей груди непроизвольно вырывается тяжёлый вздох, когда я всё-таки беру стаканчик из рук Полины. Он ещё тёплый. Я отгибаю носик у крышки и вдыхаю сладко-цветочный аромат кофе.

— Это лавандовый раф, Просветова, — ворчит она на моё принюхивание. — Между прочим, самый вкусный в этой кофейне. Дали в подарок. А куда мне два? Я обоссусь, пока домой доеду.

Лавандовый раф? Так вот чем так пахнет в машине. Правда, я понятия не имею, что это такое. Делаю осторожный глоток. Чувствую на языке сладкую пенку с явным нотками лаванды. Необычно и вкусно. Даже мой голодный желудок это подтверждает — он тихо урчит под худи Тимура.

А Полина уже приподнимает мне навстречу свой стаканчик кофе, словно салютует бокалом шампанского. Не удержавшись, я делаю ещё несколько глотков.

— Мир? — напряжённо интересуется Полина.

Теперь я ковыряю ногтями этикетку на стаканчике и сдержанно отвечаю:

— То, что мы пьём кофе у тебя в машине, не отменяет нашего разговора на парковке.

— Я и не претендую на твои извинения.

О-о-о. А вот и знакомые едкие интонации в голосе. Всё? Мира между нами хватило всего на пару минут?

— Мне и не за что извиняться, Полин! — возмущённо поворачиваюсь к ней. — Ты столько гадостей мне сделала. Я до сих пор не понимаю, чего ты привязалась именно ко мне. То плечом заденешь, то смешки в мою сторону. А то, что ты запихнула меня голой в мужскую раздевалку?

— Зато ты мне пощёчину влепила, — фыркает она.

— Надо было сделать это раньше.

— Серьёзно? — Глаза Петровой сужаются, а лицо перестаёт быть бледным. Да и чёткость теряет тоже. Я даже несколько раз быстро моргаю, пытаясь восстановить резкость.

— Может, если бы я… то... ты… — Неожиданно мой язык становится неповоротливым.

В прямом смысле. К нему как гирю привязали. Да и всё перед глазами слишком быстро теряет резкость. Что за?..

Но и испугаться я не успеваю. Страх вспыхивает лишь на секунду, а потом его топит в ощущении жуткой усталости. Мысли голове уже вязкие. Тело окутывает тяжёлое тепло.

Я говорю. Я точно говорю, потому что чувствую: мои губы шевелятся. Только я не слышу своего же голоса.

Что-то не так… Точнее, всё не так. Мир перед глазами крутится. И через гул в ушах я различаю голос Полины. Он звучит странно, словно его включили на зажёванной аудиопленке.